В чем смысл траура личного и траура национального?
Смысл траура
В общепринятом понимании траур предполагает ношение темных одежд и запрет на увеселения в течение определенного периода времени: от нескольких месяцев до года – по самым близким родственникам. В течение этого времени вдовцы, как правило, не вступают в новый брак. Однако, в чем смысл этой длительной внешней скорби, и нужно ли соблюдать строгий траур.
Так, святитель Феофан Затворник особенно подчеркивал, что траур внешний излишен, а главным для умершего человека является наша молитва и милостыня о нем:
«Плакать или еще что? Я думаю радоваться за усопшего. Слава Тебе, Господи! Не будет уже более маяться на этой прескучной и прескудной всем земле. Может быть, за себя поплакать надо? Не стоит… Много ли тут осталось? День-другой, и сами туда пойдем. Я всегда был такой мысли, что по умершим не траур надо надевать, а праздничные наряды, и не заунывные петь песни, а служить благодарный молебен.
У нас все к верху ногами перевернулось. Что останкам, телу умершего надо отдать некий почет, это совершенно справедливо. Но зачем у нас к этому телу обращаются, как к живому лицу? Удивляться надо. У Господа все живы. И только что умерший жив… Какой он там молодец, какой красавец! Какой чистенький-светленький! Если б взглянуть – засмотрелись бы… А мы, насмотревшись на тело его: синевато, глаза впали и проч., воображаем его таким… Этот самообман и раздирает сердце. Чтоб не раздиралось сердце, надо этот обман разогнать… Потом придет в голову сырая могила… мрачная… Увы! Бедный! А он в светлом месте, в состоянии полной отрады, свободный от всех связанностей. Прелесть, как ему хорошо…
К довершению горя думаем: умер, не стало… А он и не думал переставать быть… И все также есть, как был вчера накануне смерти, только ему хуже было, а теперь лучше. Что его не видать, это не потеря. Он бывает тут же… Отошедшие быстродвижны, как мысль… Мы, христиане, не к безвестному течем. Почему, если не тяготят кого смертные грехи, несомненно веруем, что двери Царствия отверсты ему. Если же к этому присоединить и кое-какое добро и кое-какие жертвы Господа ради, то тем более сомнение не должно оставаться о блаженстве участи отходящих…»
Протоиерей Александр Ильяшенко, отвечая на вопрос о том, как вести себя после смерти родственника, подчеркивает: «Нашим усопшим сродникам больше всего необходим не внешне соблюдаемый нами траур, а наши горячие молитвы за них. Поэтому, если усопший был крещен, нужно заказать сорокоуст (то есть поминовение на 40 Литургиях), в 9-й и 40-й день после смерти отслужить панихиду, самим молиться о упокоении души (традиционно о новопреставленном читают Псалтирь в первые 40 дней, по 1 или несколько кафизм ежедневно – в зависимости от возможности). Если усопшийкрещен не был, то молиться можно только в домашней молитве. Очень хорошо совершать в память об усопшем какие-либо добрые дела или подавать милостыню».
Архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский Викентий особо отмечает, что в России традиция внешнего траура особенно окрепла в атеистические годы, когда было забыто церковное отношение к смерти:
«Смерть для православного христианина – это переход в иную жизнь, в жизнь вечную – или в рай, или в ад. И, конечно, люди в какой-то степени скорбят, что ушел из жизни их близкий, родной. Мы даже знаем, что Сам Христос Спаситель, видя смерть Лазаря, прослезился. Такова наша человеческая природа – мы скорбим. Но, конечно, мы должны скорбеть умеренно, чтобы не впасть в уныние, в отчаяние: все пропало, нет человека. Стоит постоянно в этот скорбный для нас час напоминать себе, что душа ушла, а тело здесь осталось временно, до всеобщего воскресения. А душа пошла к Богу, и если она провела жизнь в благочестии, то мы должны радоваться, что она избавилась от страданий и мучений, трудностей этой жизни. Часто бывает, что перед смертью человек довольно много страдает и болеет, порой и силы иссякают в терпении этих болезней. Мы радуемся, что Господь дал ему крепость донести крест до конца, чтобы мог сподобиться венца в Царстве Божием. … К сожалению, бывает и по-другому: что он еще не готов и нужно еще за него молиться; тогда мы скорбим, что он ушел – скорбим, что нужно помощь ему еще оказать, чтобы Господь простил ему его грехи.
Мы должны себя сдерживать, чтобы не впадать в уныние и отчаяние, когда мы уже не знаем, что делать, теряем контроль над собой. Есть скорбь – наше естество такое; но нужно сдерживать ее верой в то, что есть вечность и близкий ушел в вечность, нужно ему помочь, нужно молиться. И в молитве за усопшего мы получаем утешение в этой скорби. Это уже не траур, а просто серьезное отношение к будущей вечности.
Нельзя вообще говорить о трауре – мы отпеваем усопшего в белых одеждах, мы облачаемся в белые одежды, чтобы показать, что человек не умер, а ушел, и нужно за него молиться. Этот уход для него радостен и приятен.
В советское время к смерти было другое отношение: все уже пропало, нет другой жизни! Действительно, для них это трауром было: для них Бога нет, души нет, ничего нет – конечно, так все пропало; поэтому черные одежды, уныние, отчаяние и терзания. А у нас уже люди сейчас понимают, по-другому относятся к смерти. Понимают, что смерть – это переход: ей подвержены все, никто ее не избежит, все живущие на земле, хоть 100, хоть 120, хоть 150 лет – рано или поздно придет момент, когда душа разлучится с этим миром. Поэтому нужно готовиться: мы должны готовиться, чтоб этот момент был для нас действительно радостным, чтобы нас встретили ангелы и унесли нашу душу в обители небесные.
Традиция носить длительное время траур по умершему супругу происходит отражает внутреннюю потребность души. Так, святая великомученца Елизавета Феодоровна Романова носила траур по убиенному супругу Великому князю Сергею Александровичу пять лет, и этот траур не был данью обряду. Все это время она горячо молилась и творила дела милосердия, а черное одеяние она сменила на белые одежды сестры милосердия:
«Сергей Александрович был убит бомбой, брошенной террористом Иваном Каляевым у Никольских ворот Кремля. Когда туда прибыла Елизавета Федоровна, там уже собралась толпа народа. Кто-то попытался помешать ей подойти к месту взрыва, но когда принесли носилки, она сама сложила на них останки своего мужа. Целыми были только голова и лицо. Да еще подобрала она на снегу иконки, которые носил на шее муж.
Процессия с останками двинулась к Чудову монастырю в Кремле, Елизавета Федоровна шла за носилками пешком. В церкви она опустилась на колени рядом с носилками у амвона и склонила голову. Всю панихиду простояла она на коленях, только иногда бросала взгляд на сочившуюся сквозь брезент кровь.
Потом она встала и прошла сквозь замеревшую толпу к выходу. Во дворце она велела принести ей траурное платье, переоделась и стала составлять телеграммы родственникам, писала абсолютно четким, ясным почерком. …
22 апреля 1910 года в храме Марфы и Марии епископ Трифон посвятил в крестовые сестры любви и милосердия 17 подвижниц во главе с настоятельницей. Великая княгиня впервые сняла траур и облачилась в одеяние крестовой сестры любви и милосердия. Она собрала семнадцать сестер и сказала: «Я оставляю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир – в мир бедных и страдающих».
Траур государственный
В свете сказанного выше, есть ли смысл объявления траура государственного? В России нет четкого правила объявления траура, однако, как правило, он объявляется в случае гибели более 60 человек. В советское время траур объявляли также в дни смерти вождей. Но каждую минуту наступает чья-то смерть. Так пишет о национальном трауресвятитель Николай Сербский:
«Когда главы европейских стран объявляют государственный траур по поводу смерти какого-нибудь принца Бурбонского или Савойского, как же они забывают объявить траур по поводу насильственной смерти тысяч и тысяч человеческих существ, каждое из которых – принц в очах Божиих? Если бы европейские народы были воистину просвещенными, они установили бы государственный и народный траур по поводу любой войны в любой точке земного шара. Во имя сострадания закрывались бы рестораны, игорные дома и кинотеатры, запрещались бы все развлечения, пока проливается братская кровь. Как бы радовались небеса, если бы славяне первыми установили такой порядок!»
Сербия объявила трехдневный траур в связи со смертью своего Патриарха. После смертиСвятейшего Патриарха Алексия траур объявлен не был, хотя скорбела вся страна, все, кто могли, пришли проститься с Патриархом. Страшным диссонансом и настоящим оскорблением не только религиозных чувств, но и самых простых человеческих выглядят все развлекательные теле и радиопередачи.
Можно ли заставить разделить скорбь насильно, спросит читатель. Стоит ли показывать человеку то, что он, возможно, не хочет увидеть, стоит ли ограничивать его свободу, данную Богом? А может быть наоборот, не заменяя развлекательные шоу, мы лишаем человека свободы? Ведь, думается, что из историй о Патриархе Сербском Павле можно было бы составить немало интересных передач, которые по-настоящему бы приоткрыли миру великого человека. В дни похорон Патриарха Алексия самый высокий рейтинг среди неразвлекательных передач был у трансляции отпевания Патриарха: народ сам сделал свой выбор.
Так со скорбью пишет о пире среди страдания святитель Николай Сербский: «Разве приятны Вам пища и питие, веселье и кинематограф, смех и шутки, когда Вы мысленно достигаете маньчжурских полей и видите промерзших, окровавленных, голодных и озверелых людей, потомков того же прародителя, от которого произошел и Ваш народ, и мы с Вами? Каждый вечер Вы слушаете радио и думаете, что от его болтовни становитесь умнее. Самое важное, что могло бы сообщить радио в наши дни,– это стоны тысяч раненых и умирающих, рыдания матерей, вдов и детей двух великих держав. Все они такие же, как Вы, люди, живые души, жаждущие жизни и счастья. И над ними светит такое же солнце, что и над Вами. И так же, как и на Вас, взирает на них заплаканное око Божие.»